Нашествие мигрантов. (Отрывок из романа).

 ГЛАВА ПЕРВАЯ

НАЧАЛО НОВОЙ ЖИЗНИ

Саяк почувствовал опасность распада страны, идя в магазин за хлебом. На перекрестке райцентра сидело несколько человек на корточках. Так делают здесь люди, у которых есть что предложить для беседы или те, кто расположен вести длинный разговор. Они обсуждали выход республики из состава СССР. Рассказчик время от времени ударял плетью о землю, поднимая клубы пыли. Саяк вошел в магазин. Прилавки пустые, немного минеральной воды и шпроты. Купил серую и белую буханки хлеба – больше не полагалось. По дороге он опять наткнулся на беседующих людей и решил послушать.

– Давай скажем правду! – рассуждал юный Тынымсейит. – Неизбежность распада такого неуклюжего организма, как СССР, я загодя видел. Это разложение сравнимо разве что с болезнью организма. Она сидит внутри человека, подтачивает его день за днем, а потом как дёрнет – и конец! Все видели, как страна захворала, но дети оказались не способны её вылечить: застой довел до паралича, и вот наступил момент несовместимый с жизнью.

Саяк подумал и не поверил в сказанное. По-прежнему существует район, область, Кремль. У власти – коммунисты. Они построили железный порядок, который несокрушим! Придет новый генсек, и все будет по-прежнему. Про себя он начал считать: Хрущев, Брежнев, Андропов, Горбачев. Землякам кажется, что там, в общей столице, кто-то допускает ошибку. Брехня! В Москве всегда найдутся образованные люди, другое дело тут, в Чеч-Тюбе. Саяк почувствовал облегчение от своего ответа на царапающие душу слова Тынымсейита сына Акбагыша. Поэтому заключил, что последнее слово все же за Кремлем. Надо было идти – дома ждали хлеба.

– Мы там никому не нужны, недалек тот день, когда нам укажут на дверь! – Тынымсейит говорил во всеуслышание. – Надо самим брать власть в руки! Руководство своей тени боится. Ему надо помочь уйти с достоинством. Надо стать независимой страной.

Юный Тынымсейит не знал, где лучшая жизнь: тут или за горными перевалами? Но понял, что пойти с националистами выгоднее, потому как коммунисты уходят со сцены. Это были его первые шаги на общественном поприще. Ему надоела пустая жизнь. А тут, услышав о возможном распаде СССР, обрадовался, выбежал на улицу и, собрав людей поддавшихся на его агитацию, начал говорить о будущем Киргизии.

Саяк однажды заметил, как невысокого роста Тынымсейит толкал речь перед людьми! Над ними голубое полотнище – стяг будущего государства. Лицо полно решимости. С этой минуты старик возненавидел его. После не раз слышал, как люди, обмениваясь репликами, говорили: «Опять националисты!» Райкомовское начальство на все это почему-то смотрело сквозь пальцы.

В тот день жители долины услышали плохую весть: ельцинская гвардия, состоявшая из отборных бойцов, заняла Кремль. Но так ли это на самом деле, никто твёрдо не мог сказать – до Москвы далеко. Тынымсейит снова призывала людей в ряды националистов. И тут Саяку показалось, что власть действительно уходит в руки шарлатанов. Далее все закрутилось еще быстрее. В растерянности он узнал из центральных газет, что руководители трёх республик объявили СССР распущенным! Эта весть загнала Саяка в угол окончательно. Он дал себе зарок больше не высовываться со своим мнением о Советском Союзе. Постепенно стал ненавидеть любого, кто заговаривал о крахе страны. На базаре все еще торговали колхозной скотиной, хлеб ели тоже советский. Между собой говорили, что хуже не будет! Тем не менее, каждая семья ощущала приближение нищеты. Саяк отправил письмо в Московскую область, где служил в армии сын, но через некоторое время оно вернулось обратно. Старик не знал, что в это время Черик и еще четверо солдат работали вне зоны части – строили дачу генералу. Каждый раз, когда Саяк думал о сыне, представлял его лучшим среди сверстников, в противном случае не держали бы в рядах советской армии.

Саяк имел привычку сидеть лицом к западному склону гор. Оттуда приезжают путники издалека: осторожно, почти на тормозах спускаясь по серпантину. Мысли его были о сыне. Жена не раз за день кипятила самовар, чаёвничали в беседке.  Больше всего им хотелось говорить о Черике, но сказать было нечего. Однажды жена предложила заколоть скот на зиму, без мяса не протянут до весны. Саяк озабоченным голосом упрекнул её:

– На какие шиши купим?

– В долг бери! – настаивала Монгуш.

– Колхозы распустили, а пастухи прежние. Они торгуют скотом, будто это их собственность.

– Сходи в райком, пусть накажут.

– Секретари райкома сами идут к скотнику. Теперь каждый единоличник!

У Монгуш все похолодело внутри от предчувствия беды. Она предложила мужу:

– Надо вырыть яму, держать в ней запас пшеницы, на худой конец ячменя или проса.

За два года республика стала самостоятельной. Каждый член коллективного хозяйства был объявлен частным собственником. Движимое и недвижимое имущество приватизировано. Через год обнаружилось, что не хватает половины поголовья скота – потрачено на еду! На рынке покупали муку втридорога. Пахотные земли лежали не сеянные. Жители долины поняли, что это еще не самое худшее, потому что узнали, выращивать пшеницу без сельхозтехники почти невозможно. Стали возделывать пашню своими силами – нет семян. А кому удалось сгрести по сусекам и посеять, то для полива воды не нашлось. А кто вырастил хлеб, то у них урожай оставался не убранным или не обмолотым – отсутствовали лишние руки. Родители Черика изнемогали от тягот жизни. Их пугала неизвестность.

Положение вещей больше родителей понял Черик, вернувшись из армии. Все планы, которые строил себе там – учёба, карьера – все отложилось. Надо было поддержать отца, мать, родственников.

ДОЛГИЙ ПУТЬ

За трое суток в поезде случилось всякое: бандиты убили одного, обокрали нескольких пассажиров. При этом, проезжая через территории разных государств пассажиры сталкивались также с разными видами преступлений. Бригадир поезда появился среди ночи, чтобы предупредить путников, ехавших в плацкартном вагоне:

– Против вас готовится вылазка, остерегайтесь. Я вам оставлю подкрепление, но они не боятся милиции. Выкручивайтесь сами.

– Не беспокойтесь, встретим их, как надо, – успокоил Черик.

Он возглавлял группу земляков, состоящую из семнадцати человек. Ночь уходила, все мирно спали. Бригадир оставил трёх милиционеров. Черик разбудил мужскую часть:

– Вставайте! Сюда двигается местная ОПГ! Будем нести вахту!

Через минуту парни были на ногах. Девушки и женщины тоже проснулись и следили со своих мест. Черик расположил их по вагону – от входа до выхода. На лицах земляков – недоумение и страх. Сонные глаза девушек и женщин открывались не полностью и смотрели на Черика. Им неведома была предстоящая встреча с ворами. Странно было видеть под покровом ночи выстроившихся посреди вагона людей. Однако Черик сын Саяка решил встретиться с преступниками так. Заглянул бригадир поезда, условным жестом позвал милиционеров, а сам обратился к парням Черика:

– Ну, молодцы! – и тут же закрыл дверь.

– За что? – спросила Мундуз.

Никто не ответил, тогда она же сказала:

– Зря он разбудил нас. Какой нормальный человек ночью придет сюда?

– Вы там не шумите! – перебил её Черик.

Они прождали воров до рассвета, у некоторых начали слипаться глаза. Лишь тогда Черик дал команду ложиться. Впервые он почувствовал холодок от близости преступников. Прошел в другой вагон. Хотя рассветало, пассажиры спали, лишь несколько человек сидело. Было тихо и уютно. Над всеми веяла опасность и незащищенность. Это было первое испытание Черика после армейской жизни. Всюду находятся люди, а на деле каждый человек одинок и уязвим. Преступный мир это хорошо усвоил, действовал с нахрапом и выигрывал! Могли прийти группой, мог промышлять один себе на наживу, тоже уходил с удачей! Откуда эти люди? Черика интересовало их происхождение. Жизненное кредо у них: иметь много денег или править в целом страной? Где предел желаемого? Слаженность их действий указывала на военную дисциплину. «Они из рядов бывших тюремщиков или гэбэшников, – подумал Черик. – Может быть, они завоевывают сферы влияния на этих территориях, чтобы потом установить свою власть?» Черику захотелось слиться с ними: подойти и сказать, нас целая бригада, можем все – берите! Заглянул бригадир поезда. Черик подошел к нему со словами:

– Никакая ОПГ не приходила! Ждали. Да! Наверное, у них поджилки затряслись!

– Пронесло – не значит победа, – ответил, позёвывая бригадир. У двери, махнув рукой, добавил: – Все! Мне надо обойти состав. Не мешайте.

Бригадир был убежден, что преступники едут в поезде, но за двое суток сам ни одного в глаза не видел. Составили два протокола: убийство, кража. Свидетели давали показания. Наутро из другого вагона прибежала женщина, жаловалась, что двое хулиганов унесли её чемодан с вещами на глазах у пассажиров.

– Ну, что я могу сделать? Надо было звать на помощь! – ответил поникшим голосом бригадир.

– В поезде промышляет группа, – сказал бригадир тихо. – У меня всего три штыка. Больше не полагается. Они перемещаются из вагона в вагон. У них есть наводчик, притом в каждом вагоне.

– А что же сразу не сказали? – перебил Черик. – Я бы своих ребят к вам волонтёрами прикрепил.

За окном открывалась необъятная даль, утопающая в зелени, пробуждавшейся от весеннего дыхания. Глаз радовало величие простора и чистота воздуха. Скоро должно было родиться солнце. Пассажиры смотрели в окно, и каждый думал о чем-то своем.

***

– Почему нас опять разбудили? – возмущалась Мундуз на следующую ночь.

– Мне поступило сообщение, что они хотят зарезать нелегалов, – ответил бригадир поезда. – Я испугался. Потом выяснилось, что в это время они изнасиловали мигрантку…

Черик достал из кармана тысячерублевую бумажку. Он хотел проверить – возьмет или нет. Бригадир молча взял деньги и направился в другой вагон. Черик тут понял, что в обществе зарождаются другие нравы – не боятся брать взятки. Это был один из признаков времени: когда другие сходу берут, то и ему не стыдно давать открыто.

В вагоне несколько земляков наперебой задавали вопрос:

– Что за начальник? Нас кто хотел увидеть?

– Не знаю, – ответил Черик.

– Издеваются да? – встряла опять Мундуз. – Еще раз поднимут нас среди ночи, покажу им, где раки зимуют.

Черик не знал, что ответить и направился в первый вагон. Новая местность, неизвестность во всем, ночлега нет, найдет ли он работу? А может случиться так, что скоро этим же поездом поедут назад. В вагоне кроме бригадира сидело несколько смазливых девушек, пили красное вино. Веселились, еще с конца вагона были слышны их голоса. Запах перегара в накуренном вагоне напоминал забегаловку в подворотне. Удивительно было то, что бригадир устроил этот бордель прямо на своем рабочем месте. На появление Черика он не отреагировал, не приветствовал его, не спросил по какому делу. Черик сел. Бригадир передал ему стакан, при этом сказав:

– На, сам наливай!

Тут Черик заметил, что бригадир клюет носом. Девушки потянулись к выходу, унося с собой початую бутылку. Черик остался. Бригадир захрапел, голова его лежала на столешнице. Закуски проветривались, под столиком стояла батарея бутылок красного вина. Черик ждал появления проводника. В это время он бросил взгляд на лицо спящего. По виду ровесник, парень с русыми волосами спал перед ним, хотя на спокойном лице – отпечаток грусти. У входа висела его форма, а во внутреннем кармане толстая пачка купюр, обмотанных резинкой. Бумажки разного достоинства и разных государств. Поезд начал сбавлять скорость, и тут бригадир поднял голову:

– Что за станция? – спросил он и сладко вытянулся.

– Какая-то, – ответил Черик. – Но ни в коем случае не Москва.

– От трёх вокзалов за сто километров находимся.

– У вас из кармана деньжата торчат, да мундир у входа висит.

– Волков бояться – в лес не ходить! – сказал бригадир. – Пусть. Кому надо он и так возьмет.

Заглянула проводница:

– Думала, что он вас охраняет? А он кто?

– Пусть, – бросил бригадир.

Черик пошел в свой плацкартный вагон, для беспокойства не было поводов. Время клонилось ближе к полудню. Внезапно в вагон ворвались три парня, ростом на голову выше Черика. В проходе стало тесно. Кареглазый парень, с разноцветным шарфом на шее спросил:

– Куда едешь?

– В Москву, на работу, – отозвался Черик.

– Этому не бывать! В столице от такого, как ты, негде ступить!

Послышался скрежет тормозов, и поезд, неуклюже вздрогнув, сбросил скорость, а потом и вовсе остановился. Черик Саяк посмотрел на чужаков, догадавшись, что остановка состава дело рук их сообщников. Поезд стоял в открытом поле. Началась беготня: бригадир, работники безопасности, проводники искали того, кто нажал на стоп-крана. Пассажиры выглядывали из вагонов. Ехавшее в плацкартных вагонах смотрели на двери: кто появится и объяснит, что произошло? По проходу шли крепкие парни в спортивной форме, в руках бейсбольные биты, рассредоточиваясь по четыре в каждом тамбуре. Земляки встревоженно перекликались между собой на своем языке. Келдике вспомнила, как побывавшие в миграции рассказывали, что так начинаются облавы. Черик успокоил её, предупредив, чтобы она не спорила с ними. Не прошло и минуты, как подошел бригадир с контролерами. За ними следовали парни – человек двадцать в спортивной форме. Началась проверка билетов. Спины контролеров удалялись. Значит, все в порядке! Проверили, билеты оказались не поддельными. Экстренная остановка состава говорила о серьезности содеянного. Происходит, какая-та операция, не без согласия власти. Ребята в спортивной форме попросили выйти в середку бригаду Черика с вещами. Романтичная поездка на заработки превращалась в дым, это почувствовали все.

– Едем трудиться! – повторил Черик. – На благо России.

Однако никто из парней не ответил, а один из них, указав палкой, поторопил отставшую Мундуз:

– Пошевеливайся, мразь! Быстрее!

– Куда гонишь, рюкзак закроет и выстроится, – заступился Черик за неё. Он  следил за товарищами, чтобы ничего на полке не забывал и не спорил с бугаями.

Слаженная работа парней показывала, что они проводят эту операцию не первый раз. Черик оглянулся назад, недалеко стоял бригадир поезда и трое сопровождавших всю дорогу милиционеров. Получалось, что все по закону. Парень с карими глазами – самый мрачный из них – подошел к ним. Тогда Черик увидел строгость на его чуть скуластом лице и понял, что дело серьезное и им не отвертеться. Все идет к катастрофе. Не выдержав, Черик замахнулся.

– Coqudan arь salaiьn, siler kacкьla![1] – крикнул он.

Женщины и девушки загалдели:

– Urba! Urba[2]!

Тут он понял, что это было бы поводом сказать, что мигрант первым поднял руку. Земляки, возвратившиеся из миграции, рассказывали, как представители власти шьют дела, которые не совершались. Черик вынужден был подчиниться их требованию. Тем не менее, парни встрепенулись, когда он поднял руку. Окружив его, стали размахивать битами. Черик вцепился в ворот кареглазого, чтобы в случае удара подставить его. Момент удара прошел и, еле сдержав злобу, отпустил его ворот. С разных сторон на него набросилось несколько парней. Заметил только, что все сразу начали его дубасить. Размахнувшись, Черик двинул кареглазого, на душе сразу полегчало. Мужская половина бригады Черика пошла в рукопашную и началась, куча мала по всему вагону! Пассажиры выскакивали и тут же скрывались в соседних вагонах. Черику захотелось вырваться из рук их и удрать в другой вагон, но опомнился, он сам поднял руку на них и так просто его не отпустят. Биты резали воздух почти по всему вагону, пыхтели все, но уклонялись от их ударов лишь парни чештюбинцы. Кто-то давал сдачи молодчикам. Однако плацкартный вагон для них казался, мал, то и дело удары попадали о сидения и на полки. Скоро в вагон подтянулись остальные члены группы. Их было столько, что невозможно было различить, кто есть кто. Два милиционера, расчехлив табельное оружие, дали залп, направляя дула в открытые окна. Черик, получая тумаки, одновременно кричал землякам:

– Уймитесь! Хватит!

Черик понимал, что в суматохе, под предлогом, что они подняли бунт, милиционеры могли застрелить их. А им надо добывать деньги любым способом. Это важнее было, чем бороться тут за свою честь. Дома никто бы потом не простил. Тихо молчали бы, и этим все выражали, голодные, необутые родственники, в первую очередь, отец и мать. Черик ёжился, закрывал руками голову, подставляя бедра под удар. В вагоне сплошь и рядом были видны лишь синие спортивные костюмы, колотящие налево-направо. Он подумал, что надо бежать. Но в это время он почувствовал, как ему заломили руки. Дубина обрушилась на его затылок. В глазах потемнело, сознанием понимал, что ему нельзя упасть. Увидел, как тронулся поезд. Движение было малым. И тут ощутил, что несколько рук вышвырнуло его из вагона.

ПЕШИЙ ХОД НА ЗАПАД

– Р-р-р! – рычала собака.

Шумные возня около ног привели Черика в себя. Открыв глаза, увидел, что вокруг него собаки. На минуту прислушался к щемящей сердце тишине. К нему подошла пожилая женщина с лопатой в руке, шедшая с огорода.

– Ушибся сильно? – спросила она.

– Ладно, – ответил Черик, медленно поднялся на ноги, а потом спросил. – Кто эти люди?

– Борцы с нелегалами. Они со вчерашнего дня тут останавливают поезда дальнего следования и отправляют домой людей, кто едет в Россию незаконным путем.

Собралась бригада: все целы, вещи при них. Наперебой друг другу рассказывали, как было им больно и кто, чем ударился о насыпь при падении из тамбура.

– Хорошо вас на волю выставили, – сказала женщина.– На днях десяток таджиков арестовали. Вроде наркота обнаружили, а те льют слёзы, что, мол, ничего у них не было. Ни черта не разберешь! А вы что везете?

– У нас кроме силы чёрной ничего нет, – ответил Черик.

– Вот заразы! Желающих трудиться людей лишили такой возможности! Эти так называемые спортсмены – за порядок. Они хотят устанавливать власть так, как им хочется! Неразумно все это! Было бы тут достаточно рук, тогда другое дело.

Выяснилось, что до следующей станции километров сорок, а тут поезда проходят мимо. В деревеньке осталось пять семей.

Семнадцать и один чештюбинцев шли по полю, оставляя свежую тропинку посреди заколосившейся сочной травы. Бригадир вывел земляков на полянку и остановился.

– Тут мне не нравится, – сказала Мундуз и начала обследовать всё вокруг. – Костры жгли. Мусора полно. Нужду справляли…

– Сюда не ходи! – отгонял товарища и Карабагыш. – Я уже наступил!

Он вытирал кроссовки о траву, о ствол березы, но гадкий запах убить не мог. Среди высокой травы разбросаны банки из-под пива, пластиковые бутылки, газеты, оберточная бумага. Природа заслонила хлам, пытаясь проглотить его. Наверняка это дело рук тех ребят, которые вышвырнули их из вагона. Они обследовали все сомнительные места на поляне, после Черик обратился к землякам:

– Давайте уберем.

– Здесь дикий лес! – возмутился Карабагыш. – На кой ляд надо его очищать?

– Для нас Çer-Suu [3]священна! – сказал бригадир. – Если не мы, то кто?

Они убрали поляну от мусора: то, что горит, сожгли на костре, остальное закопали. Умылись ключевой водой, а после остались там ночевать. Приготовили каждый себе лежанку из жухлой травы и веток, а на неё положили спальный мешок. Ногами к огню, головами в разные стороны: долго шутили, ахали-охали, ощущая свежие еще ушибы. Утром Черик вместе с Карабагышем пошли в деревеньку у железной дороги. Их встретила вчерашняя стая собак, они злобно лаяли, передвигаясь с ними, пока те не обошли крайние дома. Из одного вышла вчерашняя женщина. Черик понял, что спрашивать и узнавать что-либо у неё нет смысла. Она все, что знает, сказала уже вчера. Собаки отстали лишь на опушке, видимо, поняв, что дальше им делать нечего. У Черика появилась идея идти вдоль рельсов! И они вышли в путь, беря курс на запад, оставляя за собой след по пояс в траве и омывая кроссовки в прохладной росе.